Никто не заставит покаяться

[linen_shine]

Оригинал взят у maxim_akimov в Никто не заставит покаяться

Некоторые знакомые удивляются моему отношению к белогвардейщине.
Да, я очень люблю страну своего детства, я люблю Советский Союз, иногда мне кажется, что люблю его больше, чем другие способны любить эту державу. Люблю монументальность сталинской архитектуры, величественные высотки в Москве, люблю стилистику живописи Дейнеки, люблю пафос Маяковского, трагедию Есенина, обожаю миф Булгакова, протест Ахматовой, превозношу всех тех, против кого был направлен этот протест, кому он делал ореол величия. Я верю Рузвельту, в тот момент, когда он говорил, что события на восточном фронте Второй Мировой, эпичны до античности. Я обожаю триумф гагаринского полёта, я люблю Тихонова и его Штирлица, умеющего простить немцев, которых я простить не могу, я люблю советскую тишину, добродушность, я несу в себе эту память и никогда от неё не откажусь.
Но! Когда на меня находит особое настроение, я напеваю про себя и «Поручика Голицына», быть может я люблю белогвардейщину, её обреченность, её аристократизм, её отчаянность, жестокость, тонкость её бравады, её любовь к империи. Порой, я могу вспомнить, что Александр Колчак, которому заграница предложила помощь, в обмен на признание независимости Финляндии, ответил: «Я территориями не торгую». Финляндией нельзя было жертвовать, ведь она – часть России, но ею нужно было пожертвовать, как показала история. Он проиграл, но это не значит, что я не люблю белогвардейскую часть русской истории.

Ах, русское солнце – великое солнце!
Корабль «Император» застыл как стрела
Поручик Голицын, а может вернёмся…

И мне не нужно мириться с противоречиями истории моей страны, или искать согласия, ведь я с ними никогда не ссорился. Как можно поссориться с легендой? Как можно обличать легенду? Как можно выдвигать претензии к античной трагедии, какой бы кровавой она не казалась? Ею можно лишь восхищаться, ведь она эпична.
Порой, что-то из фрагментов греческих трагедий, или мизансцен Русской революции, трудно понять, но это не страшно, это прекрасно.
Всё, что происходило в моей стране – предмет моей гордости, нигде не было ничего подобного, всё моё – уникально. Кто же, кроме нереальных героев Гомера, способен пройти через такие же лабиринты? Кто, скажите мне? И так верить во всё это, подниматься ради этого до слепого, наивысшего героизма, или падать в самую пропасть?
Никогда в жизни я не согласился бы променять эту историю, на что-то иное, ведь всё происходившее очень ярко и очень по-настоящему, настолько настоящее, что захватывает дух.
Ахматова писала:

Нет, это не я, это кто-то другой страдает,
Я бы так не смогла.

И ещё:

Но если бы откуда-то взглянула,
Я на свою теперешнюю жизнь
Узнала бы я зависть, наконец.

И коль не было бы борьбы белого и красного, в истории моей страны, коль одно бы не победило другое, а потом вошло в кровь другого, коль не было бы роковых ошибок и всего, чего было, то моя нация не прошла бы опыт Великой революции?! Нет уж, увольте!
Страдание, само по себе – очистительно, оно величественно, оно делает легенду.

Вышло так, что ни один из моих прямых предков, никто из моей семьи не прошёл мимо Войны, не проскочил мимо призывных поколений, все ушли на фронт, а женщины оказались в прифронтовой полосе и в оккупации. Они видели больше, чем мы можем представить, нам и не снилось такое. И потом - долгая и сложная жизнь, и всё с большим отягощением. И ещё, они хранили много разных тайн, о некоторых из которых, я узнал лишь после их смерти, случайно, от своих родителей, которые тоже нарвались на их откровения ненароком.
Мои брянские предки (по отцу) и мои астраханские и тамбовские (по матери) были очень разными людьми, но что-то трудноопределимое их объединяло. Я долго не мог найти и сформулировать – что именно, но однажды, когда вспоминал свою брянскую бабушку, которая была очень доброй, но вместе с тем имела неуступчивый, строптивый нрав и твёрдый характер, я понял, что девизом её жизни могла бы стать фраза: «Никто не заставит покаяться».
Бабушка могла бы, в духе Достоевского, покаяться перед Богом, перед высшими силами, но не перед другими грешными, она никогда не теряла этой своей строптивости и не подпускала к себе ничего подобного.
Другая ветка родни – астраханская бабушка, она с теплотой вспоминала рассказы своей матери, об изобилии тринадцатого года, о сдобных булках по полкопейки ценой, о том, как рынок источал ароматы, как торговцы, из низовий, съезжались по каналам, на лодках, как это было тепло, сказочно, каким это было дорогим воспоминаньем. Но бабушка же рассказывала и о том, как кто-то из наших предков «делал революцию», штурмовал местный Кремль (хотя, настоящих боевых событий в нашем городе, к счастью, не было).
Кто-то из предков был репрессирован, а кто-то, из той же астраханской родни, оформил документы на дворянство в 1916 году, а дворянский паспорт получить не успел, революция грянула. Но все очень любили страну, и никто не проклинал её строй, не судил, с максимализмом подростка.
И когда я смотрю на лица, которые глядят со старых фотографий, со снимков предвоенного, военного, послевоенного времени, с фотокарточек, где бабушка с дедом прибыли на целину, в шестидесятых, на лица всех этих людей, и не только моих кровных предков, они несут в себе чего-то такое, что не позволило нашей стране, даже в самый страшный, сорок первый год, когда катастрофа, казалось, была неизбежна, отдать своё, проиграть что-то важное. И я понимаю, что они несут в себе этот девиз: «Никто не заставит покаяться».

Бывают моменты, когда я вспоминаю о том, не полученном дворянском паспорте, да и вообще об истории моей родни, и думаю о том, какой бы герб и девиз для своего рода я подобрал? Герб, надо сказать, нашёлся уже давно, им оказался якорь. Кстати сказать, здесь в блогах, я использую аватарку, на которой изображен якорь-барометр, эта картинка близка, по идеологии, к тому, чего должно быть на моём гербе, поскольку один из моих дореволюционных предков сумел стать инженер-механиком, на судостроительном заводе Нобеля, в Астрахани. Он учился в Москве, а выбился из самых низов, якорь – это от него, в память о нём.
И ещё во мне живёт чувство большой реки. Я как-то писал об этом, да и ещё буду, но сейчас я о другом.
Так вот, идея герба была уже давно найдена, а вот девиз никак не находился, пока в голове не родилась эта фраза: «Никто не заставит покаяться». Я рассматривал фотографии своих дедов-бабушек и понял, что они побеждали, что они выжили именно поэтому – никто не мог заставить их покаяться.

Когда сейчас, в угоду дешевым политическим играм, нас, будто не всерьёз, будто вполсмысла, призывают покаяться в чём-то перед Польшей, которая виновата перед нами, в долгой истории, десятикратно больше, чем мы перед нею, или перед абстрактными позывами демократий и свобод, «перед лицом цивилизованных стран», то может быть и не понимают, на какой сакральный камень они покушаются! Русский народ мог каяться перед Богом, перед истиной, но никогда перед врагом. Мы не каемся, мы не отступаем, лучше умереть.
Хотя, может быть, те, кто призывает нас каяться нынче, и понимает всё это, но нарочно стремится сломать нашу гордость, перебить хребет.

В своей жизни я делал много ошибок, и не принадлежу к тем людям, которые говорят, что ничего бы не изменили ничего, коль представилась бы такая возможность. Нет, я изменил бы многое, но вместе с тем, я никогда не покаюсь, никто не заставит меня покаяться, мои предки не каялись и я не буду.

Я не каюсь за себя лично, но уж тем более, я не собираюсь каяться в чужих грехах, хоть в «преступленьях режима» и «сталинском терроре», хоть в «терроре белогвардейцев», в казнях гражданской войны, я не собираюсь каяться за легенду. Я восхищаюсь этим мифом, и я люблю его, он напоминает мне античные трагедии.
Я люблю всех своих предков, люблю историческую родину – очень древний городок Карачев, что на Брянщине. Он был разрушен войнами, и отстроен заново, 36 раз! Уму непостижимо, но это так, и около десятка раз его жгли и грабили поляки, которые требуют сейчас покаяний от меня.
Но я не собираюсь каяться, моя страна, моя нация не даёт мне таких полномочий, тем более после того, что было в сорок пятом году. Я просто не имею права считать её в чём-то виноватой, она спасла этот мир.
Но даже не доводы разума, а одно это – Россия, представляете – Россия! Это моя Россия, она не может быть неправа в моих глазах, ведь я люблю её, и всегда останусь с нею.
Да, я люблю своё советское детство, люблю монументальную архитектуру сталинского модерна, люблю старые советские фильмы, улыбку Гагарина, но я люблю и ироничный упрёк Зощенко, лютое неистовство Ахматовой, Николая Гумилёва и всю белогрвардейщину, у меня нет конфликта в самом себе, я просто люблю эти крайности. Это Россия, она права, даже в своих ошибках, на противоречиях и держится мир, который Советская Россия оттащила от края пропасти, в сорок пятом.
И никто не заставит покаяться!